— Ищете кого-нибудь?

— Миссис Тарантини, — ответил я. — Она здесь живет?

— Здесь, только сейчас ее дома нету. Пошла навестить сына в больнице.

— Он болен?

— Поколотили его недавно. Ночью, в порту. Страсть как избили. Доктор говорит, что голову проломили. — Она набросила последние простыни на веревку и откинула с лица седеющие волосы.

— А что он делал ночью в порту?

— Живет он там. Я думала, вы его знаете.

Я сказал, что не знаю.

— Можете подождать, она должна скоро вернуться. В больнице посетителям только до четырех можно.

— Спасибо, я лучше поеду туда. — Мои часы показывали четверть четвертого.

Без пяти четыре я вернулся туда, откуда начал. Сестра в справочной сказала, что Тарантини лежит в палате 204 — вверх по лестнице и через холл направо — и что у меня осталось всего пара минут.

Дверь палаты 204 была открыта. Огромных габаритов женщина в черном, в красный горошек платье стояла ко мне спиной посреди комнаты, заслоняя от меня лежащего в постели человека. Женщина говорила громко, с сильным итальянским акцентом.

— Ни в коем случае, Марио! Ты должен лежать, пока тебе не разрешит встать доктор. Он лучше знает.

— К черту доктора! — пробасил в ответ мужчина. Он сильно шепелявил.

— Можешь сколько угодно чертыхаться, если тебе так нравится, но с постели не вставай. Обещай мне, Марио.

— Ладно, сегодня не буду, — буркнул мужчина. — Но насчет завтра не обещаю.

— А завтра посмотрим, что скажет доктор. — Женщина склонилась над койкой, и я услышал громкий чмок.

— Аддио, фильо мио. Чи ведиамо домани [1] .

— Арриведерчи [2] . Не беспокойся, мама.

Когда она выходила из палаты, я шагнул в сторону и стал внимательно изучать правила внутреннего распорядка в рамке на стене. Окажись бедра у миссис Тарантини на дюйм-другой шире, ей пришлось бы протискиваться в дверь боком. На мгновение остановив на мне подозрительный взгляд черных глаз, она, переваливаясь, понесла свое огромное тело дальше. Набухшие варикозные вены у нее под чулками были похожи на толстых фиолетовых червей.

Я вошел в палату. В ней было две койки. На одной, у окна, спал мужчина с пузырем для льда у горла. На другой, ближе ко мне, полулежал, опираясь на две подушки, человек, которого я искал. Голова его была почти сплошь забинтована. Открытая часть скорее напоминала раздавленный баклажан, чем человеческое лицо. Оно распухло и посинело, местами позеленело и пожелтело, покрытое темными пятнами ссадин. Кто-то, кому нравилось причинять людям боль, изрядно поработал над его лицом — похоже, даже ногами.

Вздутые губы прошепелявили:

— Тебе чего, приятель?

— Что с вами произошло? — спросил я в ответ.

— Могу рассказать, если очень интересуешься, — с трудом выговорил он. — Глянул я на днях на свою рожу в зеркало, и до того она мне не понравилась, что я схватил молоток и как следует ей задал. Чего еще хочешь знать?

— Ребята с фирмы игральных автоматов все-таки до вас добрались, Тарантини?

Секунду он молча смотрел на меня. Глаза его в почерневших глазницах казались печальными. Он поскреб волосатой рукой густую черную щетину на подбородке. Я заметил ссадины на костяшках его пальцев.

— Убирайся отсюда! — неожиданно рявкнул он.

— Соседа разбудите, — предупредил я.

— Проваливай. Если ты работаешь на этого ублюдка, так ему и передай. А если ты легавый, тем более уматывай — я с тобой разговаривать не обязан, понятно?

— Ни на каких ублюдков я не работаю. В полиции тоже. Я частный детектив и ищу Галли Лоуренс. Ее мать думает, что с ней что-то случилось.

— Если вы частный детектив, покажите лицензию.

Я открыл бумажник и показал ему фотокопию.

— Мне сказали, что вы увезли ее на своей машине, когда она съезжала с квартиры.

— Я?! — В голосе его прозвучало неподдельное удивление.

— У вас спортивный «паккард» бронзового цвета?

— У меня — нет. Вы ищете моего брата. Не вы один. Меня зовут Марио, а вам нужен Джо.

— А где он?

— Если в я знал. Он сбежал три дня назад, скотина. Оставил меня с... — Он не закончил фразы. Рот его медленно приоткрылся, обнажив торчащие обломки зубов.

— Галли Лоуренс была с ним?

— Возможно. Он давно с ней путался. Хотите их найти, а?

Я кивнул.

Он сел прямо, поднявшись с подушек, и лицо его показалось мне еще страшнее.

— Давайте заключим договор. Я знаю, где они жили в Лос-Анджелесе. Я вам скажу, а вы дадите мне знать, если найдете их, идет?

— А вам он зачем нужен?

— Я ему сам скажу. Так скажу, что он век не забудет.

— Хорошо, — согласился я. — Если я его найду, я вам сообщу. Итак, где он живет?

— В «Каса-Лома». Шикарный отель в Беверли-Хиллз. Может, оттуда вам удастся его проследить.

— А сами вы где обитаете?

— На своей посудине. Стоит в порту у пристани для яхт. «Ацтекская королева».

— Зачем разыскивают его те, другие?

— Спросите что полегче. — Он снова откинулся на подушки. Холодный, с заученными интонациями голос сказал у меня за спиной:

— Приемные часы закончились, сэр. Как вы себя чувствуете, мистер Тарантини?

— Лучше не бывает, — отозвался тот. — Как вам мой вид?

— Бинты вам к лицу, мистер Тарантини. — Медсестра взглянула на другого пациента. — Как мы себя чувствуем без миндалин?

— Он тоже в порядке — думает, что не дотянет до завтрашнего утра, — криво усмехнулся Тарантини.

— Завтра утром он уже будет разгуливать по палате, — профессионально рассмеялась медсестра и вышла.

Я догнал ее в холле.

— Что произошло с Марио, — спросил я. — Он не хочет мне говорить.

Это была рослая, широкая в кости девушка с длинным носом и серьезным выражением лица.

— Нам — тоже, — ответила она. — Моя подруга дежурила в травматологическом отделении, когда он к нам поступил. Собственно, не поступил, а пришел — совершенно один, посреди ночи. Он был в ужасном состоянии, лицо все в крови. У него нашли легкое сотрясение мозга. Он сказал, что упал и разбился у себя на яхте. На самом деле его, конечно, избили — это видно с первого взгляда. Подруга, разумеется, вызвала полицию, но он и с ними не захотел говорить. Он очень скрытный, не правда ли?

— Весьма.

— Вы его друг?

— Просто знакомый.

— Некоторые из наших сестер говорят, что здесь замешаны гангстеры — что он был в банде и не поладил со своими дружками. Как вы думаете, в этом есть доля правды?

Я сказал, что в больницах всегда ходят какие-то слухи.

6

Я ужинал в ресторане «У Муссо» в Голливуде. Дожидаясь своего бифштекса, я попробовал позвонить из автомата Джозефу Тарантини, но не дозвонился. Бифштекс подали именно такой, какой я любил, — чуть недожаренный, с грибами и горкой жареного лука колечками сбоку. Съев все это и запив пинтой темного эля, я почувствовал себя хорошо. Пока что я не продвинулся в деле ни на дюйм, но чувствовал себя хорошо. Я испытывал то волнующее, почти пророческое предчувствие, которое будоражит кровь, когда знаешь, что в ближайшее время может произойти все что угодно и, вероятно, произойдет.

Выезжая со стоянки, я включил фары. Сгущающиеся серые сумерки казались почти осязаемыми. В их дымке город утратил ясность очертаний, став зыбким и изменчивым, как летящее по небу облако. С уходом солнца нарушились соотношения размеров и расстояний, и утратившие свой дневной облик дома ждали прихода ночи, чтобы обрести иные формы и значение. Параллельные потоки машин, к одному из которых я присоединился, продолжали тему меняющегося мира. Одна движущаяся лента устремлялась к морю, другая спешила в противоположную сторону. На северо-западе взбирающиеся на холмы улицы то исчезали за их крутыми склонами, то появлялись вновь, мерцая неоновыми огнями реклам и бегущим светом фар.

Пансион «Каса-Лома» находился в переулке, в одном квартале от поднимающегося в гору бульвара Сансет. Это было четырехэтажное белое здание, из окон которого лился яркий, веселый свет. Место было не таким шикарным, как полагал Марио Тарантини, но, в общем, вполне приличным. Машины на стоянке позади дома были почти все новые и дорогие. Жившие здесь люди не жалели денег на показуху.